Юрий Корчевский - Диверсант [HL]

— Из Москвы.

— Из самой столицы? И Сталина видели?

— Нет, только на фотографиях.

— Да что же мы в дверях стоим, вы же, наверное, есть хотите? Проходите в избу!

Александр прошёл в комнату. Обстановка бедноватая: кровать с панцирной сеткой и никелированными шишечками, домашний коврик на полу и уж совсем древний круглый репродуктор в углу.

Вошла девушка, неся крынку молока и каравай хлеба.

— Вы уж извиняйте, товарищ москвич, разносолов у меня нет — чем богата…

Она налила в кружку молока, отрезала ломоть хлеба.

Особо есть Александр не хотел, но, учитывая обстоятельства, решил подхарчиться — ещё неизвестно, когда придётся поесть в следующий раз.

Молоко оказалось очень вкусным: густым, с толстым слоем сливок вверху, да и хлеб отличный — с хрустящей корочкой.

Александр выпил всю крынку, умял половину каравая; смахнув крошки со стола в ладонь, закинул в рот.

— А что сейчас в мире творится, где фронт?

— Отступают наши, по всем фронтам отступают. Говорят — немцы Борисов взяли и Бобруйск.

— Это далеко отсюда?

— Двести километров в сторону Москвы. Мы в немецком тылу уже.

— Немцы здесь были?

— Чего им тут, в болотах, делать? Они по дорогам прут. Я их не видела даже.

— Даст Бог — и не увидишь.

— Я комсомолка, и в Бога не верю.

— А зря! Только в него и можно верить, остальные врут.

Девушка обиженно поджала губы.

— Ну а власть у вас в районе какая-нибудь есть?

— Не знаю. Отца в армию неделю назад забрали, про Пинск не слышала ничего.

Александр сидел в полной растерянности. Ладно бы контузия была, а то ведь — сорок первый год! А может, девушка ненормальная, а он ей поверил…

— Радио работает?

— Нет, конечно, — вздохнула девушка.

Надо зайти к соседям, у них узнать.

Александр встал, поблагодарил девушку за угощение.

— Как тебя звать, красавица?

Щёки девушки вспыхнули румянцем — так в деревне её никто не называл.

— Олеся.

— В деревне живёт ещё кто-нибудь?

— Одни старики и старухи остались. Из молодёжи до войны одна я была. А мужиков в армию призвали. Вы-то почему не в армии? Или больной?

— Ага, больной, — отшутился Саша.

— А с виду — так и не скажешь, — покачала головой Олеся.

— Подскажи-ка, Олеся, в какую сторону шоссе?

— А вам какое? Если на север, то будет Минское, до него часа три пешком. Если на юг, так Пинское будет, до него поближе — часа два идти. И железная дорога там же.

Александр снова уселся и задумался. Если всё услышанное от девушки — правда, то надо обдумать ситуацию. Идти к своим, прорываясь через линию фронта? Далековато, а главное — если и выйдет, так документов нет, назвать адрес и место работы не может. Ведь НКВД проверять будет, а в отделе кадров метрополитена гражданин Дементьев Александр, тридцати шести лет, москвич, не судимый, беспартийный — не значится. Стало быть — шпион! И по законам военного времени его — к стенке! Александр передёрнул плечами, представив такую перспективу.

Ещё вариант — отсидеться здесь, в этой Богдановке. Но рано или поздно сюда заявятся немцы. Кто такой? Почему здорового мужика в армию не взяли? А может — партизанить оставили? Перспектива незавидная.

А впрочем… Его в мирное время готовили к разведывательно-диверсионной деятельности во вражеских тылах — на случай войны. Сейчас война, и тыл самый что ни на есть вражеский. Он хоть и не призван, но, попав в непредвиденную ситуацию, должен действовать по совести, по велению души и в соответствии с его представлением о воинской чести. Враг топчет его землю, убивает его соотечественников, значит — и поступать ему надо соответственно.

Правда, спецназ действует по заданию разведупра. Рейды короткие: выброска в тыл врага, проведение акций и возвращение к своим. Сейчас же у него рации нет, начальства и задания нет — даже оружия нет. Но это ещё не повод сидеть сложа руки. И Богдановка эта как база хороша. Местность глухая, лесистая, с болотами, по обеим сторонам в отдалении — шоссейная и железная дороги. Тяжёлая техника здесь не пройдёт, а самому спрятаться можно запросто. Вот только загвоздка остаётся — как легализоваться. Он сейчас не в рейде, сколько времени пробудет — неизвестно, надо же где-то есть, мыться, в конце концов, чтобы не отличаться от людей.

Александр посмотрел на Олесю, спокойно занимавшуюся домашними делами.

— Вот что, Олеся. Можно я у тебя какое-то время поквартирую? Только вот платить мне нечем, могу лишь натуральной оплатой: забор там поправить, травы для коровы накосить, дров наколоть. Мужик-то в хозяйстве всегда надобен.

На некоторое время повисла тишина. Было видно, что девушка удивлена. Она думала — беженец, да ещё без памяти, контуженый, а он пожить просится. На бандита вроде не похож, хотя сама она их никогда не видела. Места в избе хватает, но… деревенским только повод дай для пересудов.

— Ну хорошо, — неуверенно ответила Олеся. — Однако спать вы будете не в избе, а на сеновале, на заднем дворе. И чур только — не курить.

— Я вообще не курю.

— Тогда договорились. Подождите, я сейчас вас отведу.

Девушка вытащила из сундука дерюжину, подушку, тонкое одеяльце и всё это вручила Саше.

— Идите за мной.

Они вышли из избы, повернули на задний двор, миновали коровник. На отшибе стояла баня и сарай.

Девушка шла первой, Саша — сзади и невольно любовался фигурой Олеси.

Хозяйка распахнула широкую дверь. Одна половина сарая была пуста, в другой находилось сено.

— Здесь и располагайтесь.

— Спасибо, — Саша разостлал на сене дерюжку, бросил на неё подушку и одеяльце.

В сарае одуряюще пахло разнотравьем.

— Как вас звать-то?

— Ой, извините — забыл представиться. Александр, тридцать шесть лет, москвич.

— У-у-у! Старый уже! — рассмеялась девушка.

Александр чуть не поперхнулся. Это он-то в свои тридцать шесть — старый?! А с другой стороны — он ведь её в два раза старше. И вообще — всё относительно. Перед самым призывом в армию ему тридцатилетние казались почти дедами.

— Отдыхайте сегодня, Александр, завтра за дровами пойдём.

— Слушаюсь, хозяйка! — Александр шутливо поклонился.

Олеся ушла. Саня же улёгся на дерюжку и закинул руки за голову — так легче думалось. Во-первых, надо придумать легенду — кто он и как сюда попал. Во-вторых, что Олесе сказать соседям, если они поинтересуются её постояльцем?

Если беженец и идёт из Бреста, от родни — то почему бы ему не вернуться к ним? Не пойдёт. Тогда — версия о разбомблённом поезде. Правдоподобно, по крайней мере — для Олеси. Она пока вопросов не задавала, но спросит обязательно, женщины — народ любопытный.

А вот соседи? Чужой человек в деревне заметен сразу, это не Москва или Питер, где жильцы подъезда не всегда знают соседей. Если сказать, что родственник, то почему живёт на сеновале, а не в избе?

Александр перебирал один вариант за другим, пока не остановился на дезертире… Уклонился, мол, от призыва в Красную Армию, не хочет служить ни Сталину, ни Гитлеру. Вот и подался к дальней родне в глухомань, от любых властей подальше. Учитывая, что в Западной Белоруссии, не так давно присоединённой к СССР после известного договора Молотова — Риббентропа, жители ещё не очень верили Советам, это могло пройти.

До самого вечера Александр обдумывал свою легенду, поведение и будущую деятельность. Не такой он представлял себе войну — в отрыве от своих, без боевого задания, и самое паршивое — без поддержки и сроков возвращения.

Но и преимущество у него, в отличие от пехотинца или танкиста, было. Его этому учили! Для рядового любой армии попасть в окружение — стресс, ситуация нештатная, из которой нужно выбираться. А для диверсанта — норма.

Одно уязвимое место, правда, в его плане есть — Богдановка. Спецназ ГРУ — это разведка тактическая, армейская. Забраться в ближний тыл, километров за сто-триста, навредить посильнее и уносить ноги.

Это первое управление КГБ, переросшее затем во Внешнюю разведку, занимавшееся разведкой стратегической с агентами под прикрытием — теми же дипломатами, журналистами, торговыми представителями. И агенты-нелегалы тоже у них — вроде небезызвестной Анны Чапман. Скрупулезная работа, подготовка годами ведётся, и работать нелегалу приходится в чужой стране десятилетия, а то и всю жизнь. Изучать страну внедрения надо тщательно, знать все мелочи, на которые в обыденной жизни внимания не обращают, а внимательный взгляд меж тем сразу заметит: ботинки не так зашнурованы, сигарету не так затушил, швейцару чаевых много дал, машину припарковал не как, скажем, француз.

В каждой стране свои особенности. Если итальянец, то почему пасту не любишь? А парень, может, и слово-то это впервые услышал в разведшколе — вырос на картошке. Откуда ему знать, что паста бывает с сыром разных сортов и с прочими приправами? Нет, стратегическая разведка — иной уровень, своего рода высший пилотаж при максимальном самоотречении и самопожертвовании. И построена она фактически на патриотизме, поскольку оплачивается не по результату. Кто припомнит хоть одного разведчика, ставшего олигархом? И славы там не заработаешь. Только единицы из них становятся известными, да и то после громких провалов. Спецназ же — другое: своего рода боевики, кулак, бьющий в уязвимое место врага. Ударил — отошёл. В положении же Александра отходить некуда. Родни нет, документов нет. Для немцев он однозначно враг, для своих — неизвестно кто, человек ниоткуда. Ни одну серьёзную проверку среди своих в НКВД он не выдержит. Такого лучше в лагерь определить или расстрелять.